ГоловнаСуспільствоЖиття

Моя бібліотека

Память тускнела. Исчезали окрашенные розовым цветом подробности, многое в прошлом оказалось досужим, незначительным, боль расставания с близкими рубцевалась. Но не было и будущего, это становилось все очевиднее. Мир узника все больше и больше заполняется настоящим.

Иногда память взрывалась неожиданным. Так, однажды я почувствовал острую жажду, внезапную и необъяснимую: захотелось пива! В той, законченной в возрасте двадцати пяти лет жизни я пиво не любил. Пил его редко, исключительно в компании. Здесь, в зоне вообще о нем не вспоминал. И вот… Что это было, символ прорвавшейся из подсознания боли? Тоска по обыденной человеческой жизни? Нет ответа.

Но были в памяти две страницы, не покрывавшиеся патиной забвения. Зал филармонии и читальный зал медицинской библиотеки. Чаще всего я возвращался туда в минуты стояния на плацу в строю в период обязательной зэковской переклички и в минуты погружения в чуткий арестантский сон. Шли годы, сам Киев терял конкретность и переставал быть осязаемым, оттуда тяжело и мерзко уезжали друзья (семья Плюща и Виктор Платонович Некрасов, в первую очередь), а я пытался заглянуть в тот самый читальный зал с настольными лампами, проекторами для просмотра фильмокопий, лицами новых читателей. Не скрою, мне очень хотелось, чтобы они вспомнили обо мне, безвинно увезенном в арестантское небытие. Да, слаб человек…

Здание государственной научной медицинской библиотеки в Киеве
Фото: wikimapia.org
Здание государственной научной медицинской библиотеки в Киеве

Между библиотекой и филармонией был некий мистический мостик. В пятом, «абонементном» ряду филармонического зала я сквозь время и пространство наблюдал усаживающихся в кресла и приветствующих друг друга невролога профессора Динабург, знаменитого педиатра Сигалова, пожилую красавицу профессора Танцюру, биолога-генетика Дона Ильича Генина… Да, именно их, моих учителей и коллег. На самом деле, я не знал, живы ли они, вспоминают ли хоть иногда шепотом меня, своего недавнего студента. Что ж, это было мое прошлое, не их. Вернее, его остатки.

Когда-то отец привел меня в медицинскую библиотеку. Я еще учился в школе. Отчетливо помню две первые книги, прочитанные там: «Драматическая медицина» Гуго Глязера и «Судьба доктора Хавкина» Марка Поповского. Сейчас понимаю, это было первое погружение в желание быть врачом. До этого я, романтический юноша, мечтал стать пилотом. Позднее именно там, в медицинской библиотеке я познакомился с трудами Зигмунда Фрейда и навсегда отодвинул от себя психоанализ. Там же читал знаменитую книгу Ганнушкина. Там, именно там я научился различать добро и зло в своей будущей профессии – психиатрии. Увы, зла в ней оказалось больше.

Спустя десять лет я вернулся в Киев. В чужой, враждебный Киев. Где по второму разу арестовывали моих лагерных друзей. И где мне не было места в прямом, физическом смысле. Меня долго не прописывали, затем долго мешали найти работу. По-видимому, и меня готовили к аресту. Второму, последнему.

По вечерам я ходил в медицинскую библиотеку. Зачем? Чтобы не сойти с ума от своей советской безбудущности. Я читал книги и журналы, нашел там удивительные и циничные откровения московских психиатров в бесчисленных «научных» сборниках института судебной психиатрии имени проф. Сербского…

А потом случилось невероятное: под собственным весом тоталитарный монстр СССР рухнул. Новые, ориентированные исключительно на меркантильные интересы украинские власти пытались закрыть МОЮ библиотеку. Не удалось. И, я надеюсь, не удастся никогда.

Семен ГлузманСемен Глузман, дисидент, психіатр
Читайте головні новини LB.ua в соціальних мережах Facebook, Twitter і Telegram