Не то чтобы такие люди, как дизайнер Артемий Лебедев, каким-то особо значимым образом влияли на общественное мнение или же являлись рупором этого самого мнения, но все же поступок авторов упомянутого плаката заслуживает внимания. Почему? Потому что в самой подаче ощущаются уже не нотки так называемого «имперского шовинизма», а некоторая испуганная пассивно-агрессивная раздраженность. Не были ли эти интонации спровоцированы волнениями (не только в украинском обществе, но и в российском, о чем свидетельствует частота упоминания в российских СМИ), связанными с принятием Закона об основах государственной языковой политики? И если так, то действительно ли «русский голос» украинцев может зазвучать слишком громко?
Не будем сейчас прибегать к разбору распространенных (и, зачастую, радикальных) точек зрения на «языковой» закон, а рассмотрим те аспекты его практического применения, которые будут касаться статуса русского языка (или того, что приянято считать русским языком) в Украине.
На территории современной Украины русский язык распространен широко, и спорить с этим фактом было бы бессмысленно. Этому способствовали как колонизаторская политика Российской империи и СССР (массовое переселение носителей русского как родного на украинские земли, ряд политических решений в сфере языковой политики, сильнейшее культурное влияние), так и, будем откровенны, пассивность украинского населения и некоторая политическая неуклюжесть государства после получения независимости. Как говорил один наш бывший президент, «маємо те, що маємо». Но достаточно прокатиться в общественном транспорте по улицам какого-нибудь большого якобы русскоязычного украинского города или почитать, как лексически, стилистически и грамматически оформлены сообщения во всеукраинской русскоязычной прессе (на интернет принято смотреть свысока, а зря), чтоб понять, что украинский русский – это немножечко не тот русский.
В новостях регулярно кто-нибудь от чего-нибудь «потерпает», а граждане любят сообщать в блогах и на форумах, что они что-то «полюбляют» и «за кем-то» скучают. Не стоит также обходить вниманием фонетические особенности того, как в (именно «в») Украине принято говорить на русском: анекдоты про украинское гэканье всем известны, да и более тонкие моменты, вроде глубокой (то есть задней, а не типичной для русской фонетики средней) гласной «а», вполне заметны, если удосужиться обратить на них внимание. Среди типичнейших орфографических ошибок – игнорирование удвоения в заимствованных словах (что вполне объяснимо – для украинского языка это словарная норма).
Отличий между украинским диалектом русского и общепринятыми нормами русского языка масса. Попробуйте на досуге поинтересоваться у российских носителей русского, как часто они используют междометие «тю», и вы удивитесь. Занятно, что отличия эти принято называть «суржиком», а иногда и вовсе «жлобством». Тем не менее, частота их присутствия в речи русскоговорящих украинских граждан, многие из которых учили русский в школе и хранят дома диплом о высшем образовании, крайне велика. Все это говорит о том, что украинская (территориально и этнически) повседневная русская речь (и то, как она представлена в СМИ, на которые, кстати, у лингвистов принято ссылаться при установлении новых языковых норм) на практике заметно отличается от того, что написано в российских учебниках по этой самой речи.
И тут возникает вопрос: если подавляющее большинство русскоговорящих украинцев говорит по-русски ненормативно, то как долго эти речевые обычаи будут оставаться вне закона? И как долго государство и наука смогут отрицать тот факт, что в Украине уже давно сформировался и окреп свой украинский русский?
Такие явления в мировой истории встречаются сплошь и рядом. Все знают, что американский английский – это не британский английский, там свои орфографические, лексические, стилистические и грамматические особенности. И американский английский вполне легитимен! И если вернуться к тому, с чего эта статья началась, то возмущение сотрудников Студии Лебедева можно было бы сравнить с гипотетическим возмущением какого-нибудь британского подданного, журящего американцев за «неправильные» грамматические конструкции. Американцам в такой – гипотетической - ситуации было бы что ответить: первый словарь американского английского был составлен Ноа Вебстером в начале 19-го века. А что украинцы могли бы ответить на такие упреки? Да ничего: у нас нет своего сколько-нибудь авторитетного научного ведомства, которое защитило бы право украинцев говорить на русском так, как они привыкли. При том, что украинцы составляют более восьми (!) процентов всех тех, кто называет русский родным, прислушиваться к их голосам никто не хочет. То есть их уже побаиваются (как в истории с лебедевским плакатом) , но пока что на всякий случай уничижительно над ними посмеиваются – над теми, у кого нет права голоса, смеяться легко и приятно.
И теперь – что же тогда за дискриминацию русскоговорящих имеют в виду нынешние украинские власти? Не это ли настоящая дискриминация: когда ты с детства говоришь на языке, который, как потом выясняется, считается малоизученным и нелегитимным диалектом, языком второго сорта, который «по бумагам» толком и не существует? И когда заходит речь о выведении русского из тени в Украине – не стоит ли сначала задуматься, чей это будет русский – тот, на котором здесь на самом деле говорят, или тот, который существует за границей, где-то в другой стране? Пока что, как видим, у нас ситуация асимметричной независимости: Лебедев пишет, что русская грамматика независима, но если разобраться, то выясняется, украинская русская грамматика – очень даже зависима, и о существовании ее даже говорить никто не хочет.
Меж тем, на волне регионального языкового «вставания с колен» неплохо было бы по-настоящему встать с колен, сохранив при этом и лицо, и кошелек. Сначала о лице: не дикость ли, когда официальный статус получает язык, регулируемый и нормируемый иностранным ведомством? О неконституционности и антигосударственности «языкового» закона сказано много. Может, лучше было бы сохранить независимость и соблюсти интересы и права граждан, легитимизировав для начала украинский русский?
Реализация законопроекта приведет к необходимости подготовки педагогических работников по преподаванию предметов на региональных языках, изданию учебников, другой учебной и справочной литературы на региональных языках, гарантированию права получения образования на государственном языке и региональных языках или языках меньшинств, изданию документов об образовании для лиц, изготовления печатей, штампов, официальных бланков, табличек органов власти, перевод процессуальных, судебных документов и т.п.
— Министерство финансов
Теперь о кошельке: о том, сколько бюджетных денег (по оценкам Минфина – от 12 до 17 млрд. грн.) уйдет на скоростное применение Закона об основах государственной языковой политики, принято помалкивать, да и бюджета применения авторы документа не предоставляют. И о том, сколько украинская экономика потеряет (не потратит из заработанного, а именно потеряет), и как эти потери отразятся на украинских гражданах, тоже не говорят. Можно попытаться на досуге прикинуть, как этот закон отразится на рынке труда, особенно на том его сегменте, который живет и дышит украинским языком (все эти редакторы, корректоры, переводчики, дикторы, копирайтеры, преподаватели, актеры, учителя). Можно, конечно, покривить душой и сказать, что «билингвалам у нас везде дорога» и «зато русскоговорящие наконец-то смогут заработать». На деле же украинская (территориально и этнически) культура перейдет на импорт. Думаете, украинский издатель заплатит за новый перевод на русский своему соотечественнику, если дешевле купить готовый русский перевод в России? Думаете, украинский прокатчик кино закажет у украинской студии дубляж на русский, если можно прокатить готовую российскую копию? Думаете, русскоязычная высокоспециализированная учебная литература в значительных количествах будет заказываться у украинских авторов, если проще купить учебник, изданный в России?
Есть еще много вопросов в этой связи, но лейтмотив у них один: кого именно и от чего именно защищают политики, когда говорят об укреплении статуса русского языка, и тот ли это русский язык, который нам нужен здесь и сейчас, и который мог бы быть инструментом выражения – и соблюдения - наших с вами интересов?